Русская литература XIX века XIX век в русской литературе называют "золотым веком". Литература этой поры явление уникальное, исключительное, несравненное. Она стремительно ворвалась в мировую литературу и вдруг стала бесспорной законодательницей литературной моды.
В начале века искусство окончательно отделяется от придворной поэзии и "альбомных" стихов, в истории русской литературы впервые появляются черты поэта-профессионала, лирика становится естественней, проще, человечней. Этот век подарил нам таких мастеров как: В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, Д.В. Давыдов, П.А. Вяземский, Н.М. Языков, Е.А. Баратынский, А.С. Пушкин, К.Ф. Рылеев, М.Ю. Лермонтов, Ф.И. Тютчев, А.А. Григорьев, Н.А. Некрасов, А.К. Толстой, А.Н. Плещеев, А.А. Фет и др.
Всемирность Пушкина
В свое время В. Г. Белинский в силу присущей ему
способности исторического мышления счел нужным ограничительно
определить социальную значимость своих оценок художественных
произведений.
Он
писал о Пушкине: "Пушкин принадлежит к вечно живущим и движущимся
явлениям, не останавливающимся на той точке, на которой застала их
смерть, но продолжающим развиваться в сознании общества. Каждая эпоха
произносит о них свое суждение, и как бы неверно поняла она их, но
всегда оставит следующей за ней эпохе сказать что-нибудь новое и более
верное, и ни одна никогда не выскажет всего".
В
1859 году Ап. Григорьев писал о Пушкине: "Пушкин - наше все: Пушкин -
представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что остается
нашем душевным, особенным после всех столкновений с чужим, с другим
миром. Пушкин - пока единственный полный очерк народной личности,...
полный и целый, но еще не красками, а только контурами набросанный
образ нашей народной сущности... Сфера душевных сочувствий Пушкина не
исключает ничего до него бывшего и ничего, что после и будет
правильного и органически-нашего".
Вокруг
имени Пушкина создается атмосфера своего рода обожествления носителя и
выразителя основных свойств "национальной души". Пушкина - в меру
уровня культурности господствующих классов дореволюционной России -
усиленно изучают, издают, на нем "воспитывают" подрастающие поколения.
Чтобы показать, какое содержание нередко вкладывали
в понятие "национальный поэт", можно привести один пример. В
торжественной речи, произнесенной в 1891 году на празднике памяти
Пушкина в одной из гимназий, учащимся сообщались следующие истины:
"Идеал пушкинского политического устройства такой: свободная
преданность долгу внизу, но милосердное могущество наверху... Пушкин
был убежден, что православие есть основа нашего национального
характера, нашей народности, что монахам мы обязаны нашей историей,
следовательно, и просвещением".
Чрезвычайно любопытную характеристику пушкинского
гения полсотни лет тому назад дал французский критик М. де Вогюе в
своей книге о русском романе. В главе, посвященной русскому романтизму
и пушкинской поэзии М. Де Вогюе пишет: "Надо признать, что творчество
Пушкина, взятое в целом, не обнаруживает никаких этнических черт. Это -
романтик, проникнутый духом, воодушевлявшим в то же самое время его
собратьев в Германии, Англии и Франции; он выражает всеобщие чувства и
влагает их в русские темы; но национальную жизнь он созерцает извне,
как и все из его мира, глазами художника, свободного от всякого влияния
расы. ...Разве это значит умалить Пушкина, похитив его у расы для того,
чтобы отдать человечеству? Я этого не думаю. ...Случайность,
заставившая его родиться в России, могла бросить его в любую другую
страну; его творчество от этого нисколько бы не изменилось, оно бы
осталось тем, что оно есть, простым и верным зеркалом, в котором
отражаются все человеческие чувства под одеждой, принятой около 1830
года образованным обществом Европы. Эти же стихи, воспевающие русскую
природу, русскую любовь, русский патриотизм, если в них изменить
некоторые слова, будут воспевать те же предметы для англичанина,
француза или итальянца. ...Если прекрасно быть сыном Рюрика, то еще
более прекрасно быть сыном Адама; и если, как это иные думают, является
большей заслугой быть понимаемым только в Москве, то, может быть, еще
большая заслуга, заставлять думать, плакать и улыбаться повсюду, где
дышит человек; и Пушкину это удалось".
Пушкин родился и жил в эпоху величайших социальных,
политических, культурных сдвигов и потрясений. Великая французская
революция своим влиянием захватила многие страны и тем как бы связала
всю Европу, если не весь мир, в единое целое. В 1836 г. Пушкин писал:
Припомните, о други... Чему свидетели мы были! Игралища таинственной игры, Металися смущенные народы, И высились, и падали цари; И кровь людей то славы, то свободы, То гордости багрила алтари
Или в 1830 г. в послании "К вельможе":
Все изменилося. Ты видел вихорь бури, Падение всего, союз ума и фурий, Свободой грозною воздвигнутый закон, Под гильотиною Версаль и Трианон И мрачным ужасом смененные забавы. Преобразился мир при громах новой славы Давно Ферней умолк. Приятель твой Вольтер, Превратности судеб разительный пример, Не успокоившись и в гробовом жилище, Доныне странствует с кладбища на кладбище. Барон д'Ольбах, Морле, Гальяни, Дидерот, Энциклопедии скептический причет, И колкий Бомарше, и твой безносый Касти, Все, все уже прошли. Их мненья, толки, страсти Забыты для других. Смотри: вокруг тебя Все новое кипит, былое истребя. Свидетелями быв вчерашнего паденья, Жестоких опытов сбирая поздний плод, Они торопятся с расходом свесть приход.
Вот в этой "всемирности" диапазона чувств и мысли,
пронизавшей все творчество Пушкина, мы найдем ключ к определению меры
значения его наследия для нас. В плане национальном Пушкин - первый и
русский поэт - европеец. С его поэзией русская культура стала одним из
аспектов культуры европейской с ее сложными и глубокими противоречиями
великой исторической эпохи перехода от средневековья феодализма к
буржуазным отношениям нового времени. С Пушкиным окончательно вошли в
русскую жизнь тематика и тональность "всемирности".
И вполне естественно поэтому, что пушкинский показ
действительности, Пушкинская постановка вопросов эпохи имеют значение
не только как узко-национальные, на узко-национальном материале данные,
но и как общеевропейские. Недаром пушкинские поэтические показания о
жизни начала прошлого века могут быть использованы для характеристики
европейской жизни.
Очень остроумно и удачно, например, использовал
пушкинского "Евгения Онегина" один из немецких эссеистов, изучавший
"общественность Западной Европы" начала прошлого века (Глейхен -
Руссвурм). Он целыми страницами цитирует в своей книге "Евгения
Онегина", характеризуя жизнь верхних слоев общества Парижа, Лондона,
Вены начала XIX века.
В
плане европейском Пушкин - первый великий европейский поэт русской
нации, на новом языке, в новых образах и звуках отразивший новый
российский участок европейской действительности своей эпохи. Постольку
ли он в европейском, мировом масштабе, как Гете, Шекспир, Данте, - это
уже вопрос не меры гения Пушкина, а меры "всемирности" той России, в
которой жил и творил Пушкин. Поскольку же он был первым поэтом на новом
европейским языке, поэтом молодой национальной культуры, слагавшейся в
соседстве и во взаимоотношениях с культурами более зрелыми, он был,
может быть, больше европейцем, чем русским, в сравнении хотя бы с
Гоголем.
В то же время Пушкин национален в широчайшем
смысле, поскольку его творчество отразило русскую действительность
эпохи, ее буржуазное становление со всеми присущими ей противоречиями.
Пушкин - человек нового, послереволюционного времени, чувствующий и
мыслящий строго исторически, и его "гражданство всего мира" - на
историческом мировоззрении основанное сознание единства человеческой
культуры - делают его участником страданий и радостей культурного
европейца своего времени. Как "европеец" Пушкин плохо чувствовал себя в
России.
Вы помните волнующие стихи "Евгения Онегина", написанные в Одессе у моря:
Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! - взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии...
Те
же настроения и в письмах. Вот скорбный вопрос Пушкина в письме к П. А.
Плетневу в первой половине декабря 1825 года: "Что мне в России
делать?". Или в письме к П. А. Вяземскому 27 мая 1826 года: "Ты,
который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь
даст мне свободу, то я месяца не останусь. Мы живем в печальном веке,
но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские
журналы или Парижские театры..., то мое глухое Михайловское наводит на
меня тоску и бешенство". В этом же письме родная страна для него -
"проклятая Россия". И в мае он пишет жене из Москвы: "Брюлов сейчас от
меня едет в Петербург скрипя сердце; боится климата и неволи... Чорт
загадал меня родиться в России и душою и талантом!"
Пушкин до конца дней был в движении. Как сказал о
нем Н. Станкевич в письме к Я. Неверову (1837 г.): "Спокойствие было не
для него; мятежно он прожил и мятежно он умер".